Мне хотелось бы немного разобраться в том, чем я хотела заниматься в жизни, и что мне удавалось лучше всего.
В детстве меня спрашивали, кем я хотела бы стать. Я не знала, что это такой дурацкий вопрос от балды, типа «Кого ты любишь больше – маму или папу?», и честно размышляла над ним. Размышляла я очень простым способом: как бы примеряла на себя разные профессии. В результате у меня осталось только два подходящих ответа: я хотела быть археологом или геологом. Мне виделось страшно привлекательным сидеть на жаре над какими-то черепками и нежненько обмахивать их щеточкой. Не менее привлекательным мне казалось ходить по тайге в москитной сетке на предмет поиска полезных ископаемых, например. Если бы мне рассказали про длинные переходы, отсутствие элементарного комфорта и прочие неприятности, я бы, скорее всего, решила, что это входит в комплект и, значит, ничего страшного.
Когда я подросла, мне перестали задавать этот вопрос, и я начисто забыла свой ответ на него. Я пошла в школу. Никаких надежд и ожиданий я со школой не связывала: в школу ходить надо, все ходят в школу, вот и я пошла.
В школе мне нравилось не очень: ничего интересного мне там не сообщали. По чистописанию мне ставили двойки, потому, что я была левшой, и меня, согласно советскому канону, переучивали на правшу. И как, интересно, я могла чистописать этой вашей правой рукой? Как ей вообще можно писать?! Получать двойки было неприятно и унизительно, и вообще это было несправедливо, ставить мне двойки за писание этой правой рукой. Я и есть-то толком ею не умела.
Но в третьем классе появилась учительница русского языка и литературы Зоя Ивановна. И это было прекрасно. Ну, для меня, во всяком случае. Вообще-то она была злобной фурией. Орала на нас страшным голосом. Обзывала Дебилами, Дегенератами и Идиотами. Вот прямо так, с большой буквы. Помню, как твердую двоечницу Иру Кулакову она презрительно называла Гу-ла-го-ва, старательно и нарочито перекатывая слоги во рту. В Генку Сибиру метала мел и ключи от класса, а в мальчика по фамилии Скиба - так и вовсе стул. Все, конечно, уворачивались весьма ловко, но все равно Зою Ивановну не любили и боялись. А я – наоборот. Потому что все это она проделывала не из природной злобности, а из огромного желания заставить нас, дебилов, выучить-таки русский язык. И чтобы сочинения наши были не убого-дегенеративными, а хоть что-то из себя представляли. И я очень уважала ее за неравнодушие.
Зоя Ивановна вела у нас еще и продленку. На продленке она была совсем другой: ни на кого не орала, на прогулках рассказывала рассказки из жизни своей семьи. Семья ее состояла из нее самой, ее мужа и кота Борьки. Понятно, что Борька был главный герой всех ее рассказок.
Мне Зоя Ивановна нравилась в обеих ипостасях: и на уроках, и на продленке. Наверное, на уроках немножко больше даже, хоть я никогда бы в этом никому не призналась. И никогда бы никому не сказала, что я ее совсем не боюсь, а, наоборот, люблю. Если бы я кому-то об этом сказала, то моментально огребла бы всеобщую обструкцию, таким вот грозным персонажем была для нашего класса Зоя Ивановна.
Дело в том, что ко мне Зоя Ивановна относилась по-особому. Она никогда, ни разу не орала на меня. А главное – она меня что ли уважала. Считала не такой, как все эти Дебилы. Потому, что у меня было чувство языка и я писала хорошие сочинения.
Не то, чтобы я старательно учила правила. Нет, учила, конечно, ведь Зоя Ивановна требовала знания правил. Я просто почти безошибочно знала всегда, какое слово как надо писать. Неправильно написанные слова выглядели для меня как-то…противоестественно. Некрасиво. Запятые и прочие знаки препинания тоже были самоочевидны.
А писать сочинения мне просто нравилось. Это было творчество, и это была единственная моя возможность для творчества во всей школьной программе. И я писала сочинения вдохновенно.
Зоя Ивановна никогда не хвалила меня, никому не ставила в пример. Она, видимо, понимала, что никакой моей особой заслуги нет в том, что я пишу грамотно и интересно. Но, будучи человеком, увлеченным своим предметом, она уважала во мне мои способности. И выделяла меня из всех. Это ни в чем не сказывалось, просто чувствовалось.
Как-то Зоя Ивановна отправила меня на городскую олимпиаду. Я там, видимо, победила, потому что потом меня отправили на областную, и там я заняла второе место. По-моему, она очень мною гордилась тогда.
Мама рассказывала мне, что на одном из родительских собраний Зоя Ивановна подошла к ней и с какой-то даже горечью сказала: «Вы разве понимаете, какая у вас дочь? Нет, наверняка не понимаете!» Махнула рукой и ушла. Мама моя была и польщена, и обижена одновременно.
В средних что ли классах к нам пришла новая учительница русского языка и литературы. Ей было так же плевать на свой предмет, как и большинству остальных учителей в нашей школе, и это сразу чувствовалось. Весь класс вздохнул с облегчением, а я – с сожалением. Помню, как я, скорее по привычке, написала первое сочинение по литературе из себя. Она мне поставила за него четверку. Сказала, что ошибок нет, но мое осмысление произведения неверное. «А какое верное?» - поинтересовалась я. «Как в хрестоматии», - был мне ответ. С тех пор я больше не выпендривалась и драла сочинения из хрестоматии, как все. На этом для меня тема с русским языком и литературой была фактически закрыта.
Хотя нет, не совсем. Есть еще одно неприятное воспоминание. Я заканчивала школу с медалью, «шла на медаль», как тогда говорили. И, ясен пень, все семь выпускных экзаменов мне надо было сдать на «отлично». Школа была весьма заинтересована в моей медали, это был вопрос престижа. Один из экзаменов был как раз по русскому языку и литературе. Я взяла свободную тему и написала по ней сочинение. Через несколько дней меня вызвали в школу. Оказалось, что медалистам не положено писать сочинения на свободную тему, а положено – по произведениям. И все было бы ничего, но мне не дали просто сесть и написать другое сочинение. Мне дали уже проверенное, «правильное» медальное сочинение и велели его переписать своим почерком. Блядь. Это было мерзко. Мне до сих пор мерзко. Но так работала система. Школа не хотела рисковать моей медалью. Сочинения отправлялись на проверку куда-то там в Облоно и школе нужен был верняк. И я смирилась. И переписала чужое сочинение. Что-то про пионеров-героев, кажется. Блядь.
Хотя нет, была еще одна приятная штука, но я как-то прошла мимо нее, не заметив. В десятом классе я пошла на курсы в Университет, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам. Я уже решила, что буду поступать на геологию, и один из предметов был как раз русский язык и литература. Читал нам преподаватель с филологического факультета, самого престижного в универе. На филологию был огромный конкурс, не помню точно, что ли 7-8 человек на место. После моего первого сочинения, которое я писала и вовсе не стараясь, препод подозвал меня, посмотрел на меня внимательно поверх очков и спросил, а с каких, собственно, дел я решила поступать на геологию? Ведь у меня же явные филологические способности. Я забилась во внутренних конвульсиях и сказала, что ни в жизнь на филологию не поступлю, у вас же там бешеный конкурс. «Поступите», - ответил мне спокойно препод. «Вот как раз Вы поступите». Тогда я сказала, что я совершенно точно не хочу быть училкой. А другой перспективы по окончании филологического факультета я для себя не вижу. Он посмотрел на меня как человек, бессильный объяснить несмышленышу какие-то самоочевидные вещи, и отпустил меня. Больше к языку и литературе, как к возможному моему жизненному выбору, я не возвращалась.
далі буде. можливо...