Блин, Алена, это действительно больно, когда замечаешь, что человек все больше замыкается в себе и ничего не хочет нового. Мой дедушка иногда бодрячком ходит, а иногда хандрит, ну и хочется его расшевелить, а не знаю как. И еще конечно меня колбасит от того, что кажется иногда, что я (помимо мамы моей) - главная привязка его к жизни.Светик. Я хочу написать про себя:
когда мой отец умер чуть больше года назад, я СРАЗУ вспомнила один из наших последних разговоров. Как я кричала на него, что-то тербовала, пыталась расшевелить. И тупая боль от мысли, что я тоже поучаствовала в том, что он так быстро ушел, не осталвет меня до сих пор.
Да, я была честной. Да мне было больно видеть, как он уходит от меня и себя, прячется в бутылке. Да, мы не разговаривали о проблемах, да и о радостях, уже очень давно. Не умели.
Но сейчас. Когда я могу выбирать, буду я раздражаться и кричать на маму за что-то. Или вдохнуть свое раздражение и просто выслушать. Я, скорее всего, выберу второе
А кричать, да, не вариант - не помогает, а старые люди еще очень обижаются. Видеть любовь через раздражение и вину - наверное, и есть приятие для меня сейчас.
. Но с Виилмы и Лазарева начался разворот в восприятии семейных взаимоотношений. Кто для кого какой, и зачем. И важность прощения. И у кого-то из них, а может, у обоих, описан приём обращения внутрь себя, к себе-ребёнку, с любовью. Я сделала, как там написано. Я нашла в себе того обиженного ребёнка, я дала ему свою любовь. Это был потрясающий опыт. И с тех пор у меня появилось внутреннее ощущение, что я у себя есть. У меня есть я. Это важно, это как-то связано со свободой.
Потом я много размышляла о судьбе отца через призму новых знаний и ощущений. Вспоминала бабушкины рассказы о том, что папа не всегда был таким. Действительно, когда была встреча выпускников его класса, юбилей 40 лет, я слышала, как бывшие одноклассники и одноклассницы называли его Витенька. А других просто по именам. Он был заводилой в школе, участвовал в соревнованиях, хорошо учился, писал стихи, играл в школьном театре (ездили на гастроли по окрестным сёлам, его роли были, как голубоглазого блондина - Сергей Есенин, Серёжка Тюленин, да, и Хлестаков). Мечтал стать лётчиком, и стал. После школы окончил лётное училище, начал служить лётчиком-испытателем. А потом случилась авария, самолёт горел, и папа в нём угорел. У него была клиническая смерть, но он выкарабкался. Только с лётной работы его списали, вообще комиссовали из армии по инвалидности. И вот после этого он стал, как бабушка говорила, бешеный. И пить начал. Правда, получил гражданскую профессию, работал на заводе. А через несколько лет попробовал вновь пройти медкомиссию, и прошёл, и начал опять служить, но только на земле, в ПВО. Но я помню, каким взглядом он всегда провожал военные самолёты в небе.
Мы часто говорим в Школе про недолюбленность. Но когда я думаю про своих родителей, я ощущаю скорее несправедливость, нечуткость. А любить-то они нас любили, уж как умели, но любили. Какие игрушки папа привозил нам с сестрой из командировок, какие сладости столичные. Шикарные ёлочные украшения, и умудрялся довезти целыми, не раздавить. А однажды привёз по большой машине-легковушке, с открывающимися дверцами и багажником, на зависть окрестным мальчишкам. Конечно, он мечтал о сыне, и чтоб назвать Серёжкой. Ну, вот старший внук у него теперь Сергей.
А мама, всегда работавшая + тянувшая на себе немаленькое хозяйство, находила время шить одежду для наших кукол, придумывать нам карнавальные костюмы, устраивать весёлые дни рождения, которые наши одноклассники до сих пор вспоминают при встрече, печь обалденные пироги и торты, наряжать нас в модную одежду, сшитую собственноручно по модным журналам.
А что строга чрезмерно была, так её саму так воспитывали. Оторвяга была в детстве, бабушка её черенком веника уму-разуму учила по одному месту (когда догонит). Да ещё темперамент, вспыльчивость, вся в плену своих эмоций.
И вот так вспоминала я, размышляла, и все обиды отпускала, прощала. Как-то сумела осознать, для чего мои родители друг у друга такие были, и у меня.
И вскоре произошёл у меня с отцом знаменательный разговор. Это было уже время, когда мамы не стало, и отец женился ещё раз. Приезжать к нему в гости стало затруднительно. Я нашла такой выход, что стала приезжать и останавливаться у тёти, а отец приходит повидаться. Вот сидим с ним во дворе, разговариваем про огород, про другие дела. В смысле, что ничто не предвещало. Вдруг он говорит: "А ты помнишь, тогда, в Баку, когда я нёс тебя с балкона выбрасывать? Это мне мама так велела". Я помню, мы жили на 5 этаже. Мне было 9 лет. От меня в очередной раз требовали беспрекословного подчинения, я снова бунтовала. Ну, и отец сгрёб меня в охапку и понёс к открытой балконной двери со словами: "Или ты скажешь "да", или я тебя сброшу с балкона!" Возле самой двери я испугалась, не выдержала, заплакала и сказала "да". И я, конечно, всё это помню. Но я очень удивилась, что и отец помнит тоже. А уж то, что он это сказал вслух - это он через многое в себе перешагнул! Конечно, можно сказать, что он свалил всё на маму, а себя выгородил. Хотя, скорее всего, было так, как он сказал. Это не важно. Важно то, что он столько лет помнил об этом, его это мучило, что всё-таки он не совсем бесчувственный эгоист. А недавно племянница мне рассказывала, когда приезжала, что дед у мамы прощения просил (у моей сестры).
Может, скомканно получилось, не всё понятно. Ну, как есть, отправляю.
;)
